Настроение в Риме и Карфагене
Однако надежды и тревоги день ото дня оживлялись:неясно было, радоваться ли тому, что Ганнибал, эвакуировав Италию спустя шестнадцать лет, оставил ее с миром римскому народу, или, скорее, встревожить, что он переправился в Африку без потеряв ни одного человека. «Изменился только театр военных действий; опасность осталась той же».
Квинт Фабий, оракул этой ужасной борьбы, только что умерший, не ошибся, предсказав, что Ганнибал будет более грозным врагом на своей родине, чем на чужой земле; Сципиону больше не придется сражаться с Сифаком, варварским и грубым царем, поставившим во главе своих войск Статория, армейского камердинера; или тесть Сифакса, Гасдрубал, самый трусливый из полководцев; или, наконец, импровизированные и наспех сформированные армии из собрания плохо вооруженных крестьян; но Ганнибал, родившийся, так сказать, в шатре Гамилькара, этого прославленного полководца; Ганнибал воспитал, воспитал среди оружия солдата с младенчества, полководца почти с юности, состарившегося в лоне победы; Ганнибал, заполнивший Испанию, Галлию, Италию от Альп до пролива памятниками своих подвигов.
Он имел под своим началом армию, включавшую столько же кампаний, сколько и его генерал, закаленный привычкой к всякого рода страданиям, история которых могла бы показаться сказочной; которая тысячу раз покрыла себя римской кровью и носила трофеи солдат, как полководцы. Сципион нашел бы перед собой на поле битвы великое множество врагов, собственными руками убивших римских преторов, полководцев, консулов; заслужившие фресковые и валларовые короны; которые прошли через римские лагеря, через римские города, захваченные их оружием. Римские магистраты сегодня не имели такого количества фасций, сколько Ганнибал отвоевал у убитых в бою полководцев и мог привести к себе».
Их умы были взволнованы этими тревогами, они все еще чувствовали, что их беспокойство и страх возрастают, потому что, привыкшие в течение нескольких лет вести войну в Италии в том или ином пункте, видеть, как она затягивается, не надеясь на приближение конца, их интерес был сильно возбужден зрелищем этих двух соперников, Ганнибала и Сципиона, отбрасывавшихся один и другой как на последнюю и решительную битву. Даже те, кто не ставил границ своему доверию Сципиону и рассчитывал на победу, по мере приближения момента испытывали растущую тревогу.
Те же заботы проявлялись и у карфагенян:иногда они раскаивались в том, что просили мира, думая о своем Ганнибале, о славе его великих дел; затем, когда, оглядываясь назад, они вспомнили, что были дважды побеждены в генеральном сражении, что Сифакс был пленником, что они были изгнаны из Испании, изгнаны из Италии и что все эти бедствия были делом одного человека, храбрый и мудрый Сципион, Ганнибал был для них уже не полководцем, которому суждено было уничтожить их, и они прокляли его.